Теперь она навряд ли сумела бы разыскать даже ту берёзу, у которой всё началось.

Размазывая по лицу слёзы, она пробежала ещё несколько шагов и очутилась на длинной узкой поляне. Девочка поглядела наземь, высматривая, нет ли где тропинки. И отшатнулась, увидев на пожухлой траве кровь.

Она пугливо прислушалась, но в лесу по-прежнему царила неподвижная тишина. Девочка осторожно пошла по кровавому следу и через некоторое время наткнулась на большого мёртвого волка. Потом ещё на одного. Волков убил не человек: обоим располосовали горло чьи-то клыки. След же тянулся дальше, и неясное предчувствие велело девочке поспешать.

Она увидела его у края поляны, под склонившимися рябинами. Она сразу узнала его, хотя серого меха не видать было за спёкшейся кровью. Могучий серый пёс тихо лежал в двух саженях от ручья, к которому, верно, силился доползти, но не дополз.

Девочка живо подбежала к нему, опустилась рядом на колени. Бережно коснулась свалявшейся шерсти и ощутила под ладонью зыбкое, дотлевающее тепло. Она снова посмотрела на раны. Было удивительно, что пёс до сих пор жил.

Что она могла сделать для него, как помочь?.. Хоть всю рубашонку раздери на повязки, так ведь не хватит. Оставив корзинку, она побежала к ручью, принесла в ладонях воды, попробовала обмыть разорванную морду:

– Не умирай, славный… Не умирай…

Пёс не открыл глаз, не пошевелился, даже уши не дрогнули. Девочка принесла ещё воды, попыталась дать ему пить, но он ушёл слишком далеко и уже не мог лакать.

Тогда она осторожно, чтобы не причинить боли, обняла пса за шею и прижалась, стараясь поделиться хотя бы теплом. Приникла губами к мохнатому уху и стала шептать, что на душу приходило. Она взахлёб рассказывала Богам о том, как это невозможно, чтобы пёс умер. Она убеждала серого зверя, такого огромного и крепкого, ещё чуть поднатужиться и задержаться здесь, под этим солнцем, на зелёной земле. С ней.

Пёс никак не отвечал ей, и бусина в его ошейнике не блестела, залитая кровью. Девочка подумала о хлебной закваске, томившейся в горшочке, и о том, как, наверное, уже разволновались дома. Где её найдёшь теперь, тропинку домой? А впрочем, она бы всё равно никуда не ушла. Не смогла бы. Не бросила.

Зверей и птиц не слышно было в лесу, и девочка испуганно обернулась на шорох. Первой мыслью было: как защитить?.. Но через поляну семенил длинноухий мышастый ослик, а на нём верхом сидела смуглая седенькая старушка.

Девочка вскочила и побежала навстречу:

– Бабушка, милая, помоги!..

Старушка отозвалась по-веннски:

– Так я, деточка, затем сюда и приехала. – Потом легко соскочила наземь и наклонилась над псом: – Совсем не бережёшься, малыш… Разве ж можно с собой так, глупенький?

На крупе ослика висели пухлые перемётные сумы, и там нашлось всё, о чём только что горевала Оленюшка: снадобья в баночках и туесках, тряпицы для повязок.

– Я стану лечить, а ты держи его, – распорядилась старушка.

– Как, бабушка?.. – не поняла девочка и собралась подсунуть руки под голову пса.

Седовласая женщина зорко глянула на неё:

– Так же, как доселе держала. Зови своих Богов. Гони смерть… – И добавила нечто уже вовсе загадочное: – Если он вернётся, так только ради тебя.

Оленюшка не очень это поняла, но спрашивать не посмела. Вдвоём они возились над псом весь остаток вечера. Девочка таскала из ручья воду в ведёрке, сделанном из гладкой коры неведомого ей дерева. Обламывала сухие ветки, устраивая костёр. Толкла что-то в беленькой ступке. И всё время молилась. Великой Матери, Вечно Сущей Вовне, потом Старому Оленю, пращуру её рода, и, конечно, Богу Грозы, чей орёл завёл её в этот лес. Иногда она думала о том, какой переполох был теперь, наверное, у неё дома. Но про это думалось как-то глухо, издалека. Кончилось тем, что умаявшаяся Оленюшка так и заснула, прильнув к косматому боку зверя и слушая, как внутри, под ранами, упрямо стучит измученное сердце.

Она проснулась, как от толчка, посреди ночи в самый глухой час, открыла глаза и увидела, что возле костра появилась ещё одна гостья. И такова была эта гостья, что девочка плотнее обняла неподвижного пса, словно её жалкое усилие вправду могло его защитить. На границе светлого круга стояла худая рослая женщина. В длинной, до пят, белой рубахе и тёмно-красной понёве с прошвой, расшитой белым по белому. Распущенные пряди седых волос достигали колен. Лицо же… Страшная гостья не была ни старой, ни молодой. Время попросту не имело к ней отношения.

– Он допел Песнь, – сказала она, и голос шёл ниоткуда. – Он мой.

Старушка, которой девочка помогала весь вечер, подбросила в костёр хвороста и спокойно ответила:

– Не первый раз мы с тобой встречаемся, и бывало так, что я тебе уступала. Но его ты не получишь.

Огонь, ободренный новой порцией дров, вспыхнул ярче, и худая женщина отступила на шаг. Но и только. Она сказала:

– Он принадлежит мне. Погаснет твой костёр, жрица, и я его заберу.

Жрица ответила почти весело:

– А вот и не заберёшь!

Девочка услышала, как сердито вздохнула хлебная закваска в горшочке, и ей показалось, будто пришелица испугалась этого звука. На всякий случай Оленюшка подтянула корзинку с горшочком поближе к себе, потом села и взяла её на колени.

– Это кто ещё здесь? – словно впервые заметив её, свела брови незваная гостья.

Девочка с перепугу ничего не ответила, только ухватилась за шерсть на пёсьем загривке. Зверь силился зарычать, но не мог. Жрица ответила:

– Это та, кого ты тем более не получишь.

В голосе, раздававшемся ниоткуда, прозвучала насмешка:

– Рано или поздно я получу всех.

– Есть чем гордиться! – фыркнула жрица. – Вся твоя власть – на мгновение! А потом опять Жизнь!

Пламя костра начало опадать, и она подбросила в него ещё хвороста. Девочка с ужасом увидела, что в запасе осталась всего одна ветка. Что потом?.. Хоть в лес беги, ищи впотьмах сушняка!.. Пересиливая страх, девочка готова была вскочить и бежать, когда к костру с разных сторон начали выходить люди.

Странные люди. Мужчины и женщины…

Очень разные внешне, они были похожи в одном: ночная тьма словно бы не касалась их, расступаясь перед едва уловимым сиянием, исходившим от их тел и одежды. Казалось, посреди глухой ночи их освещало незримое солнце. Люди несли с собой поленья для костра. Друг за другом подходили они к жрице и складывали принесённое у её ног. Куча хвороста принялась быстро расти.

Самыми первыми, держась за руки, появились мужчина и женщина. Красивые, совсем молодые. Они показались Оленюшке очень похожими на человека, которому она полгода назад подарила бусину. Отдав поленья, они подошли к псу и жалеючи склонились над ним, словно стараясь поделиться сиянием своего солнца. А потом оба посмотрели в глаза девочке, и ей, озябшей, стало тепло. И ушли – но не во тьму.

Оленюшка увидела хрупкого молодого арранта с весёлыми мечтательными глазами. Казалось, этот юноша в любой миг был готов воздеть к небесам руку и разразиться вдохновенной поэмой. Другие люди были суровы и бородаты, с тяжёлой походкой каторжников. Ещё девочка увидела чету вельхов: дед и бабка вдвоём тащили целое брёвнышко, и старик всё улыбался, радуясь, что вновь обрёл две руки. Прежде чем уйти, дед с бабкой присмотрелись к Оленюшке и одобрительно кивнули друг другу. Девочка ощутила, как в воздухе на миг разлился аромат свежих яблок.

Костёр бушевал. Жаркие языки взвивались с весёлым и яростным рёвом, раздвигая ночной мрак, вынуждая недобрую гостью отступать всё дальше прочь.

Так продолжалось до самого рассвета, и хворост у ног жрицы не оскудевал. Когда же небо на востоке уверенно зарумянилось, старушка обернулась к девочке и сказала: