– Я – Страж Северных Врат и не смею пренебречь возложенным на меня долгом, – во всеуслышание заявил Винитар, когда выезжали из крепости. – Вместо меня в Галирад поедет мой посланник, благородный Дунгорм. Он расскажет отцу моей невесты, что я по-прежнему остаюсь её женихом и не собираюсь слагать с себя обязательств, которые принял, намереваясь стать зятем достойного кнеса. Мною уже отправлен в Галирад голубь с посланием. Там рассказывается о прискорбном несчастье, постигшем невесту почти на пороге моего дома. Благородный Дунгорм также повезёт с собой подробное письмо, где со всей доступной мне точностью изложено происшедшее. Я надеюсь, это поможет государю Глузду установить полную истину, к чему он, несомненно, будет стремиться. Я также надеюсь, что вскоре смогу послать ему весть о счастливом возвращении его дочери и о той встрече, которую окажут госпоже кнесинке в моём доме.
Все видели, как Дунгорм, почтительно кланяясь, принял у него кожаный пенальчик с письмом. Наверняка это письмо заключало в себе чьи-то судьбы. Волкодав сразу подумал, не началась бы за ним охота по дороге домой. Потом решил, что не начнётся. Тех, кого Лучезар мог бы послать на эту охоту, под корень извели у Препоны. А действовать в открытую боярин вряд ли решится…
Дунгорм выбрал тот плот, на котором обосновались ратники, и там подняли его стяг. Винитар сам бросил в реку чёрного петуха, испрашивая для путешественников благополучной дороги. Плотогоны убрали сходни, отвязали канаты и налегли на прочные шесты, отводя тяжёлые плоты от берега прочь. У выхода из затона их подхватывало, увлекая с собой, мощное течение Гирлима. Плоты скрипели, покачивались, между брёвнами проникала вода. Серко, которого Волкодав непререкаемо заставил лежать, вздрагивал и жалобно косился на хозяина. Привычные рулевые слаженно поворачивали длинные вёсла, выводя плоты на стремнину. Мутный тёмный поток плескался и сдержанно рокотал, неудержимо стремясь вниз, к далёкому морю, деревья вдоль берегов стояли по колено в воде.
Неподвижные фигурки всадников некоторое время виднелись в отдалении, потом исчезли за поворотом реки.
15. Правда Богов
Путешествие на плотах началось спокойно и мирно. Могучий Гирлим плавно мчался меж берегов, заваленных сырым, рыхлым, ненадёжным ещё снегом. Глубоко внизу оставались пороги, всё лето скалившие из воды гранитные зубы. Минуя такие места, плотогоны с привычной зоркостью вглядывались в лес, черневший по берегам. Летом, когда неминуемо приходилось разгружать лодьи и тащить их волоком, перекладывая катки, здесь можно было напороться на лихие ватаги, охочие до чужого добра. Особенно лютовали разбойники в пору сегванского расселения, прежде битвы у Трёх Холмов, когда не было порядка в стране. Благодарение Богам, с тех пор многое переменилось, лиходеи частью утихомирились, частью сложили головы под мечами добрых людей. А у порогов начали вырастать крепкие городки. В городках селился народ: половина – воины с предводителями, другая половина – работники, помощники гостям, прибывшим на волок. И в обиду не дадут, и лодьи перенесут чуть не на руках. Только плати.
Минуя такие городки, плотогоны оповещали о себе рогом, приветственно махали руками. С берегов отвечали, хотя и без особого воодушевления. Обмен любезностями немногого стоит, если всё равно твои услуги без надобности, а значит, и денежек не заплатят.
В двух местах нашлись опытные стрелки, которые, прикрепив к стрелам, перебросили на плоты письма в Галирад. Доброе дело!
Никто не посягал на путешественников. Смрадная Препона поглотила, кажется, последних, кто мог быть опасен для такого большого отряда. Минует ещё несколько лет, и Гирлим из опасной тропы станет накатанным большаком. Каковы-то будут перемены, несомые в здешний край союзом Велимора и сольвеннской державы?..
Когда Гирлим добежал наконец до Матери Светыни и мягко выплеснул ей на колени плоты вместе с людьми и конями, путники стали поглядывать на берега вовсе без страха. И мечтать о скором возвращении домой.
Волкодав чувствовал себя никому особо не нужным. С ним рядом больше не было ни мальчишек, нуждавшихся в наставлениях, ни госпожи, которую они сообща охраняли. Выезжая из Галирада, он, помнится, ожидал всякого. Что его прикончат по дороге убийцы, подосланные к госпоже. Что его, признав за кровного врага, убьёт или велит убить Винитар… Лишь одно ему и во сне присниться не могло. Что его долг телохранителя оборвётся именно так.
Он перебирал в уме свои действия и поступки и вроде не находил ни ошибок, ни недосмотра. Он совершил для госпожи всё, на что был способен. К тому же ей наверняка лучше было у ичендаров, чем у ненавистного жениха. Что же грызло его?.. Он сам не мог разобраться. Он знал только, что душа у него всё равно была бы не на месте, даже если бы он благополучно передал кнесинку с рук на руки Винитару. Который к тому же, как он теперь понимал, приходился Людоеду сыном по крови, но отнюдь не по духу. Может, узнав его любовь, кнесинка обрела бы счастье замужества и напрочь забыла своё девичье увлечение?.. Всё так, но смотреть ей в глаза, когда она опять схватилась бы за его руки, моля одним взглядом: оборони…
Неужели это ему за то, что убил Людоеда посреди ночи, не дав стервецу поединка?..
Волкодав бродил по плоту, пытался разминать покалеченное ранами тело и мрачно думал о том, что Боги всё-таки оставили ему лазейку. И ведь не в первый уже раз. Могли бы запереть его в подвале Людоедова замка – не заперли. И у Препоны сохранили ему жизнь. И перед окончательным выбором: кого предавать, кнесинку или себя? – тоже всё-таки не поставили. Значит, ещё не до конца разуверились в нём, значит, был ещё зачем-то Им нужен. Вот только зачем?..
На вторую ночь после выхода в Светынь Волкодав, как всегда, устроился под парусиновым пологом, у тёплого бока закутанного в попону Серка. Добрый конь поначалу пугался чёрной воды, журчавшей возле самого уха, потом, ободренный присутствием хозяина, успокоился и привык. А может, просто заговорила кровь: коней его породы сегваны исстари возили на кораблях с острова на остров и даже за море…