А Стумех, сгорбившись и обняв свой посох, – плакал.

Многодневный дождь, удивлявший и беспокоивший обитателей Тин-Вилены, наконец перестал. Странная туча, рукавом протянувшаяся со стороны гор, разорвалась на части, и поднявшийся ветер понёс клочья дальше – на север. Многие горожане сочли, что таким образом им было явлено ещё одно свидетельство божественной воли, направлявшей руку и резец молодого Тервелга. Уж не оказалась ли туча с дождём послана омыть город и храм перед тем, как святые лики будут переданы жрецам и открыты для поклонения?..

Так судачили между собой горожане, и служители Близнецов не спешили объяснять им их заблуждение. Не потому, что вняли мудрости, бытующей почти у любого народа и гласящей: “на всякий роток не накинешь платок”. Просто в крепости нынче хватало других забот, и жрецам было не до того, чтобы ещё вразумлять горожан.

…Когда радостное шествие тин-виленцев остановилось перед воротами и с чудотворных образов было откинуто покрывало, лишь слепой умудрился бы не заметить потрясения, постигшего Избранного Ученика Хономера. Да и то, слепому бы рассказали. Хономер оставался в безмолвии и на коленях так долго, что жрецы под водительством Орглиса успели пропеть не один гимн, как полагалось, а целых четыре. И тогда… тогда произошло самое странное. Так и не произнеся ни слова, Хономер поднялся на ноги – и ушёл обратно в ворота! Орглис никого не решился послать за ним и не пошёл сам, поскольку тем самым был бы окончательно скомкан обряд, да и горожан в лишнее смущение вводить определённо не стоило. Лишь потом, когда всё завершилось, когда образа были с должными молитвами подняты на место прежних, а на лугу, предварявшем сады, начались пляски и выпивка у костров, – Орглис заглянул в покои Избранного Ученика, желая узнать, что случилось. Но Хономера там не было… Его вообще не оказалось нигде в крепости. Лишь подробный расспрос стражи позволил установить, что Избранный Ученик почти сразу покинул её так называемыми Малыми воротами – подземным ходом, которым с самого времени строительства почти ни разу не пользовались, поскольку войны и осады, ради которых он ладился, так и не произошло. Содержался ход, тем не менее, в полном порядке. Он выводил на поверхность далеко в лесу, возле ручья, и дверцу можно было открыть лишь изнутри. Пользовался ли кто-нибудь ею за последние сутки – понять так и не удалось. Способностей к магии, позволявшей легко отыскать человека по любой его вещи, у Орглиса было не больше, чем у самого Хономера. Забеспокоившись уже по-настоящему, Второй Ученик распорядился добыть чутких охотничьих собак и пустить их по следу… Это было исполнено, но собаки проявили редкое равнодушие. Ни одна из них на след так и не встала. Как будто им подносили к носу не старое облачение Хономера, а нечто совершенно неинтересное, вроде капусты.

Дольше и упорнее всех искал Избранного Ученика человек, отнюдь не имевший отношения к внутренней жизни храма и даже не единоверец Хономера: сегван Ригномер по прозвищу Бойцовый Петух.

Но и его поиски завершились ничем. Жрец то ли в воду канул, то ли сквозь землю провалился, то ли – а почему бы не предположить и такого? – на небо взлетел…

Знать бы Бойцовому Петуху, что, как раз когда он гадал об этом, сидя на кухне корчмы “Бездонная бочка” в обществе милой стряпухи, Хономер в восторге молился, стоя на коленях перед Зазорной Стеной. Камни причиняли смертную муку его никак не заживавшим ногам, но боль с некоторых пор была для него лишь крыльями, возносящими душу. Хономер нараспев произносил слова молитв, которым его никогда не учили на острове Толми, и всего менее задумывался об отсутствии храма и собратьев по вере, способных оценить его жреческое вдохновение. Рваные тучи плыли над головой, тёплый дождь ласково умывал бывшего Избранного Ученика, словно прощая его и помогая смыть слёзы. Серые скалы и чуточку тронутый осенью лес, многоцветный верещатник и густые непроницаемо-зелёные ели, огромное великолепное небо… зачем храм с его росписью, курениями и позолотой, когда кругом и внутри есть уже ЭТО?.. Этот мир, сотворённый любовью и благодатью Богов?.. Пытаться ли святить то, что и так свято от века?.. …А на камне, перед которым, словно перед алтарём, рухнул на колени Хономер, стоял маленький стеклянный светильничек. Тот самый, что он некогда купил в Галираде, а потом потерял и не мог найти в ночь потопа у Зимних Ворот. Стоял, блестя от дождя, и над его носиком трепетал огонёк, почти невидимый в лучах проглянувшего солнца…

6. Прекрасная Эрминтар

Как и предрекал мудрый дядька Лось, до реки Шатун удалось добраться без великих препон. Волок, правда, оказался тяжеловат для артели из двух девок и всего одного парня, но и тут ничего – справились. Шаршава первым сходил туда и назад, сопровождаемый сукой Игрицей (так прозвали её за привычку рассказывать людям, полаивая и подвывая, обо всём важном и интересном, и она уже отзывалась на кличку). Потом, впрягаясь, потащили лодку, стали переносить вынутое из неё добро… Умаялись, конечно. Тем более что стояло последнее предосеннее тепло, лес гудел тучами маленьких кровососов. Отдувался, утирал пот даже могучий Шаршава, но что поделаешь? Сестрица Оленюшка и милая Заюшка смотрели на него, чая подмоги, ему же смотреть было не на кого. Родился мужиком – подставляй плечи!

Когда снова пустили лодку в реку, оттолкнулись от берега и стали выбирать друг у друга из волос лосиных вшей, привязавшихся во время пешего перехода, дальнейшее путешествие начало казаться совсем весёлым и лёгким. Шатун, при всём своём названии, оказался рекой спокойной и мирной. Принял подношение – ещё Зайцами выпеченную горбушку с розовым ломтиком сала – и дружески закачал лодку, бережно пронося её над песчаными шалыгами<Шалыга – подводная мель. > и через нечастые перекаты. Всё-таки он оставался настоящей веннской рекой, младшим родичем праматери Светыни… хотя по крайней мере в одном месте на его берегу с некоторых пор жили сегваны.

Их поселение обнаружилось на высоком западном берегу, посередине длинного открытого плёса<Плёс – здесь: относительно прямой участок реки между двумя поворотами, имеющий ровное течение. >. Сегваны, жители морских побережий, заведённые Хозяйкой Судеб в глубину лесных крепей, и здесь выбрали место, хоть как-то похожее на знакомые берега. Они по упрямой привычке продолжали строиться, точно у себя на Островах. И так, словно в любой день следовало ждать вражеского набега. Зубчатый тын, гордо высившийся над яром<Яр – высокий, крутой берег реки, часто – вогнутый, подмываемый водой. >, весьма отличался от тех, которыми огораживались – если вообще огораживались – венны. Он был предназначен не просто отваживать вороватого лесного зверя, гораздого порыться в человеческих припасах или проведать курятник. На его брёвна не вешали коровьих и лошадиных черепов для устрашения скотьих хворей: может, эти хвори были даже неведомы на острове Парусного Ската, отъединённом от других населённых земель пространствами открытого моря… Нет, здесь собирались обороняться не от звериной жадности, а от людской. Тын выглядел очень добротным, строившие его отлично понимали, что возводят заступу собственным жизням. И не подлежало сомнению, что в зимние морозы весь обрыв до самой реки поливали для пущей неприступности водой.