– Сам пори! – зло сказал он Тигиллу. – Драться я двоих таких не боюсь. А связанного не буду!

Предводитель открыл рот, бешено багровея, и Волкодав опять ожил глупой надеждой: сейчас, чего доброго, позабудут о нём и возьмутся грызться друг с дружкой… Нет, судьба не судила. Кудрявый охотник на кур гибко нагнулся, подхватил кнут и немедля шарахнул им Волкодава. Гранёный конец понёсся в лицо… Таким, если по дереву, – щепки в стороны. Три-четыре удара, и конец человеку. Венн угадал намерение разбойника за полмига до того, как стала подниматься рука, извернулся и приник на колено, оберегая лицо, подставляя спину и плечи… ухищрение, известное опытным каторжникам. Он знал, как мысленно обратить своё тело в неуязвимую воду, мог погасить рукой головню и скатиться по лестнице, избежав синяков… Не помогло! Удар, почти промахнувшийся и настигший его далеко не в полную силу, разбудил слишком страшную память. Эта память разом смыла и воинские и все иные умения: от боли прекратилось дыхание и в глазах полыхнули багровые звёзды, кожу на левой лопатке прожгло почти до кости, он почувствовал, как потекла кровь… Где-то рядом разверзлась пещера, поплыл дымный чад факелов, заметались под потолком крылатые тени… Душа с воем корчилась на липких камнях и умирала, съёживаясь в кровавый комок, уже не зная ни гордости, ни непокорства – совсем ничего, кроме бессловесного ужаса зверя, мучимого ни за что ни про что… Миг спустя морок развеялся. Волкодав заново обрёл разум и слух и увидел, что скрученный ужасом зверь всё же сделал то, что от него требовалось. Судорога тела бросила его на шаг ближе к Тигиллу.

Разбойники со всех сторон наблюдали за ним. Наблюдали, надобно сказать, очень по-разному.

– Ишь крепок!… – сказал кто-то. – Молчит!

– Сейчас запоёт, – сквозь зубы пообещал стрелок. Кнут свистнул и обрушился снова, но наваждение, изгнанное вернувшимся разумом, не повторилось, и теперь Волкодава заботило только одно: не разгадали бы его хитрость да не загнали пинком на прежнее место. А кнут, вычертивший по телу ещё одну глубокую кровавую полосу, можно и потерпеть… Было б ради чего…

Он видел, как с каждым новым ударом вздрагивала Сигина, как слёзы текли по добрым щекам. Он видел: Сонморовы люди, державшие его на прицеле, ослабили тетивы, так что стрелы уставились отточенными головками в пол. Волкодаву оставалось полшага до незримой границы, переступив которую, он взялся бы достать Тигилла, не повредив при этом Сигине…

Данкел вдруг перехватил руку с кнутом.

– Хватит!

Волкодав поднял голову.

– Сами говорили, он вам кровь не пускал! – поддержал приятеля Морни. – Хватит, Тигилл!

– Заткнись!… – рявкнул тот. Кудрявый сбросил руку Данкела, в охотку готовя новый удар…

Только вот нанести этот удар ему не было суждено. Ибо на выручку Волкодаву подоспел нежданный спаситель.

Лохматая чёрная молния беззвучно ворвалась в узенькое окно, мелькнула в воздухе и с налёту ударила стрелка в глаз!… Тот едва успел заметить яростную зубастую пасть, внезапно выросшую перед лицом. Мышу некогда было вспоминать страшное и бояться кнута. На сгибе каждого крыла у него рос твёрдый загнутый коготь: зверёк ловко цеплялся ими, лазая туда и сюда, а при нужде использовал как оружие. Мог сграбастать неосторожную птицу, а человеку – вышибить глаз. Не целиться больше стрелку, прижмуривая левое око!

Нутряное чутьё вмиг сказало кудрявому: это навсегда. Этого не залечишь. Он уронил кнут, вскинул руки к лицу… и завизжал почти по-девичьи тонко, так, что на заднем дворе откликнулись гуси. Все невольно повернулись к нему. Кроме Волкодава. Венн, уже сбитый ударами на колени, взвился прямо с пола, точно спущенная пружина. Предельное усилие духа, порождающее дела, о которых потом долго рассказывают. Тигилл ещё смотрел на залитую кровью щёку своего любимца-стрелка, от изумления как бы даже забыв про нож в кулаке… Ноги прыгнувшего венна разом хлестнули вперёд и оплели его руку, ломая сустав. Могли бы сразу скрутить голову, но руку было важней. Нож взлетел из ладони, перевернулся и вошёл в потолочную балку. Два тела вместе рухнули на пол, и у Тигилла хрустнули кости: Волкодав, падая, воткнул ему в грудь оба колена.

Он не успел ни о чём предупредить Сигину и был почти уверен, что напуганная женщина сейчас бросится его обнимать, попробует распутать верёвки или сделает ещё какую-нибудь глупость. К его немалому удивлению, Сумасшедшая проявила недюжинную смекалку. Когда поблизости начинают мелькать стрелы, кулаки и ножи, лучший совет далёкому от драк человеку – падай и прячься. Сигина так и поступила. Ни дать ни взять поняла, что своими заботами только помешает ему. Избавившись от Тигилла, она опустилась на четвереньки и вмиг юркнула под стол, справедливо надеясь на заступу Божьей Ладони.

Очнуться от неожиданности и испуга налётчики не успели. Первым сорвался с места охотник – и прыгнул, как кот, на спину разбойнику, державшему в руках лук. Они свалились вдвоём, перевернув стол. Сыновья горшечника, дюжие, румяные молодцы, привыкшие размешивать глину, разом взмахнули пудовыми кулаками. Из-за занавески выглянула полнотелая молодая стряпуха и плеснула кому-то на штаны полный черпак кипятка…

Мыш, покружившись под потолком, осторожно пристроился на черенке Тигиллова ножа. Оттуда оказалось необыкновенно удобно наблюдать за сражением, и зверёк задорно кричал, вертясь во все стороны и взмахивая крыльями, светящиеся глаза так и сверкали.

Опамятовавшись, разбойники дали отпор. Волкодав сшиб кого-то с ног и прыгнул к расколотому столу, в котором всё ещё торчал Солнечный Пламень. Широкоплечий Данкел упирался коленом в половинку доски, стараясь вытащить меч. Меч издевался над ним, упрямо не поддаваясь. Данкел обернулся встретить венна, и босая ступня Волкодава накрыла его лицо. Данкела унесло прочь: взлетели сбитые скамейки, от удара тяжёлого тела о стену скрипнули брёвна, а с потолка густо посыпалась копоть. Не теряя времени даром, Волкодав лёг спиной на столешницу, нащупал торчавший клинок и мигом освободил себе руки. Позже он вспомнит, как Солнечный Пламень резал шерстинку, плывущую по воде, и задумается, почему же так вышло, что вместе с верёвкой он не отсёк себе нескольких пальцев и даже не оцарапался… И поблагодарит меч.

Однако пока ему было не до того. Волкодав схватил рукоять и приготовился выдирать клинок из вязкого дерева, но чуть не потерял равновесие: меч попросту вывалился наружу, оставшись в ладони. Венн кровожадно огляделся вокруг. Старый горшечник помогал подняться Сигине. Охотник вязал руки кому-то, извивавшемуся на полу. Окривевший стрелок бродил согнувшись и прижимал руки к лицу. Он натыкался на столы и скамейки, но вряд ли что замечал. Младший сын горшечника подскочил было к нему… презрительно махнул рукой и поспешил на помощь старшему брату, сосредоточенно тузившему рослого малого с широким туповатым лицом. Тот никак не мог вытащить из чехла топорик и отбивался луком с перерезанной тетивой. Тигилл лежал неподвижно. Морни взваливал на плечо оглушённого Данкела. Он заметил зверское лицо Волкодава и посмотрел на него едва ли не умоляюще. Он понимал, что венн достанет их самое большее вторым прыжком. И благословен будет Священный Огонь, если он зарубит их сразу…

В это время сыновья горшечника сообща заломили своему противнику руки за спину. Подхватив за портки, могучие парни слегка нагнули верзилу вперёд – и с размаху ринули его в дверь. Он кувырком вылетел вон, унося с собой давно не стиранную пёструю занавесь. Сквозь открывшийся проём Волкодав увидел нескольких всадников, скакавших рысцой через двор. У переднего разметались по плечам густые чёрные кудри. Рядом с лошадью, держась за стремя, бежал умный мальчик, лучше всех рисовавший «дорожки». Он что-то говорил всаднику и указывал рукой вперёд, на дом, внутри которого уже затихало сражение. Кавтин! – сообразил Волкодав.

– Беги в заднюю дверь! – зарычал он на Морни. Тот живо вскинул себе на спину слабо стонущего Данкела и на тяжело подгибавшихся ногах устремился в дальний угол, где ждал спасительный выход. Волкодаву некогда было высматривать, что будет с ними дальше. Он достиг винтовой лестницы и взлетел по ней, прыгая через четыре ступеньки.