Эврих впоследствии придёт к выводу, что дело, по-видимому, не обошлось без вмешательства очень могущественной Воли, намеренно подтолкнувшей два племени. Волкодав выслушает его доводы и согласится с предположением о милосердном промысле Богов – кто-кто, а венн слишком хорошо знал, насколько люди склонны грызть глотку друг другу, даже стоя на краю неминуемой гибели. Так что коль скоро не дошло до резни… Но всё это будет потом. А покамест «истинные» итигулы и итигулы-изгнанники вместе смотрели на совершавшееся по ту сторону ущелья, и вековая вражда казалась чем-то второстепенным. И каждого, явно или неосознанно, посетила мысль о том, что под Небом нет вечного, и однажды, по манию Богов, раздосадованных мелкой грызнёй недостойных существ, вот так, в громе и грохоте, возьмёт да и канет в никуда и ничто весь их мир. Мир, в котором можно любить, ревновать, искать счастья и выделывать чудеса с кинжалом, украшенным полосой яркого шёлка…

– Как бы реку не запрудило! – прокричал, возвышая голос, чтобы быть услышанным, вождь Элдаг Быстрый Клинок. – Жаль будет, если зальёт святую долину!

– Не зальёт!… – точно так же во всё горло отозвался вождь Лагим. – Когда-то я спускался к реке! Там такое течение, что вынесло даже валуны, оставив гладкое дно!…

Элдаг не очень поверил, и тогда они вдвоём бесстрашно подошли к самому краю. Итигулы видели, как вожди вытягивали руки, показывая друг другу что-то внизу.

Между тем светопреставление мало-помалу утихомирилось. Оползень смёл всё державшееся сколько-нибудь непрочно и сам собою иссяк. Опали тяжёлые волны густой водяной жижи, а ветер унёс и рассеял завесу мутных брызг, висевшую в воздухе. Прекратился грохот и гул, лишь время от времени с медленным треском скатывались последние глыбы… Все глаза принялись жадно обшаривать вывернутые наизнанку недра горы: что там? Может, вход в удивительные подземелья? Или самоцветная жила, обнажившаяся на радость жителям гор?…

То, что предстало их взглядам, потрясло увидевших едва ли не больше, нежели сокрушительный обвал, только что отгремевший. Разом стало понятно, отчего Глорр-килм Айсах величали заповедной долиной. Тхалет едва ли не первым упал на колени, выпустив скулящего, поджавшего хвост утавегу, которого, сам того не замечая, обнимал всё это время. В разломе горы обнаружилась статуя. Статуя сидящей женщины, неведомо когда и неведомо кем врезанная в толщу красноватого камня. Развалины утёсов служили ей троном, а прямо за спиной величаво возносился к небесам Харан Киир, именно отсюда, с Глорр-килм Айсаха, более всего похожий на небесный престол.

Натёки грязи быстро опадали с изваяния, так, словно каменное чудо сверхъестественным образом отряхивалось, по-женски охорашивая одежду. Вот, мол, я и здесь наконец. Что вы, дети, успели без меня натворить?…

Ощущение было настолько могучим, что взрослые, седеющие, исполосованные рубцами мужчины неудержимо чувствовали себя нашкодившими мальчишками.

– Мама, я… я, честное слово, не… – пробормотал Мааюн. – Прости меня… Я не хотел…

– А по-моему, это мачеха Раг, – шепнул брату Тхалет.

Эврих отвернулся от каменной женщины, чувствуя, как слёзы отчаяния и вдохновения, только что душившие его, сменяются жгучими слезами раскаяния… неведомо в чём. Какое наитие вело резец древнего скульптора, умудрившегося сообщить своему творению черты его, Эвриха, матери?… И не только черты, но даже их выражение: точно с таким лицом она выбегала навстречу ему всякий раз, когда он приезжал в Благословенную Аррантиаду, в маленький город Фед…

Стыдливо и поспешно аррант утёрся рукавом и посмотрел на Волкодава, рядом с которым стоял. Венн сидел очень прямо, крепко зажмурившись и до болезненного хруста сжав кулаки. Его губы что-то шептали, а из-под век по щекам пролегли две мокрые дорожки.

Довести Волкодава до подобного состояния было очень непросто. Требовалось для этого уж всяко не зрелище двух племён, готовых броситься друг на друга. И не угроза смерти, если не удастся их примирить… Но что же тогда?…

– Мама… – вдруг прошептал венн.

Эврих ошалело повёл глазами на коленопреклонённых итигулов, увидел на бородатых лицах то самое выражение, которое мгновение назад поспешно стёр со своего собственного… И разум учёного, привыкшего сопоставлять, вспышкой озарила догадка. КАЖДЫЙ ВИДЕЛ СВОЕ.

– Храм древних Богов!… – вырвалось у него.

Каменное изваяние улыбнулось ему с той стороны пропасти, и наваждение кончилось. Черты женщины ненадолго расплылись – или, может, просто облачко набежало, – а потом застыли уже изменёнными, и Эврих снова узнал их. У статуи, вытесанной один Вседержитель знает когда, оказались черты Сигины. Сумасшедшей Сигины. Деревенской дурочки из безымянного поселения в захолустье северного Нарлака, где случайно пролегла их с Волкодавом дорога…

Случайно ли?… Теперь Эврих был в том отнюдь не уверен.

А вот что сделалось объяснимо, так это непонятный почёт, оказанный Сумасшедшей жрецами Богов-Близнецов. И её – вернее, Её – постоянные россказни о Сыновьях, затерявшихся неведомо где. И о том, что за Богиня была призвана в помощь бедняжке Вионе, гадать стало излишне.

Равно как и о природе Замёрзшего, вырубленного из ледника и не оставившего ни частицы Своей плоти на погребальном костре… И о том, почему изваяние Матери, сокрывшееся от людских глаз после утраты Сыновей, именно сегодня явило Себя племенам, готовым осквернить кровью самое подножие храма…

Эвриху захотелось немедленно поведать горцам о своей чудесной догадке и рассказать им, как это невозможно – затевать убийство на глазах у Матери обоих народов… Однако судьба – или Сигина? – распорядилась так, что всё совершилось без него.

Похоже, невероятный обвал, открывший Статую солнцу, был всего лишь звеном в цепи разрушений, потрясших в тот день Заоблачный кряж. Из ущелья, где вилась между скалами тропка к шанской деревне, выбежал быстроногий мальчишка. Он мчался так, словно за ним гнались, и размахивал руками, что-то крича. Это был младший пасынок Раг, ещё не носивший кинжала.

– Тлеющая Печь провалилась!… – расслышал Эврих, когда задыхающийся мальчишка подлетел ближе. – Кузнец Шенай говорит, дождевая вода пролилась внутрь и бьётся с подземным огнём!… Деревни больше нет, мы еле спаслись от смерти, выскочив из домов!…

Шан-итигулы, умевшие без промаха определять направление среди нагромождений хребтов, невольно оглянулись туда, где осталось селение. Там восходило над ближними вершинами облако странной формы, увенчанное белоснежной клубящейся шапкой, и во все стороны разлетались от него стаи перепуганных птиц. Надо думать, некоторое время назад стоявшим в Долине Звенящих ручьёв полагалось бы услышать грохот и свист пара, рвущегося в небеса. Да только шум ближнего оползня похоронил все прочие звуки.

Шаны отчаянно бросились навстречу мальчишке: каждый принялся расспрашивать о своей семье – живы ли, успели ли отбежать, когда проваливалась деревня. По словам паренька, уцелели все, даже младенцы и дряхлые старики:

– И теперь мы все идём сюда, чтобы помочь убивать кворров или умереть вместе с вами, ведь у нас больше нет дома.

Его слова напомнили мужчинам о том, зачем, собственно, они сюда собрались. Эврих увидел, как воины снова начали отодвигаться прочь друг от друга, стягиваясь в два разных отряда. Мальчик тем временем впервые посмотрел на другой берег ущелья, увидел Статую и от изумления даже шагнул вперёд:

– Мама?…

А из прохода в утёсах, откуда не так давно выходило войско шан-итигулов, уже показались женщины, старцы, ребятишки и немногочисленные мужчины, оставленные стеречь дом. Одной из первых на землю Глорр-килм Айсаха ступила Раг. Новорожденную дочь она несла на руках, ещё с полдюжины детей разного возраста жались к ней, боясь отойти.

Для шан-итигулов это были те, кого следовало защищать до последнего вздоха, те, чьё присутствие властно изгоняло самую мысль о возможности поражения. Что же до квар-итигулов – они узрели перед собою добычу. Кое у кого начали разгораться хищным блеском глаза.